Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа в новом русском переводе К. П. Победоносцева

Предисловие

Наш церковнославянский язык - великое сокровище нашего духа, драгоценный источник и вдохновитель нашей родной речи. Сила его, выразительность, глубина мысли, в нем отражающейся, гармония его созвучий и построения всей речи - создают красоту его, неподражаемую. И на этом языке вдохновенные творцы его, сами воспитанные на красоте и силе эллинской речи, дали нам книги Священного Писания, дали нам святое Евангелие. И всякое слово этой книги, изо дня в день читаемое в церкви, - знакомое, родное, понятное всякому воспитанному в церкви русскому человеку.

Язык святого Евангелия исполнен такой высокой простоты, и каждое слово в нем, и каждая речь в целости своей исполнена такого священного значения и такой священной памяти, что, казалось бы, нет никакой надобности переводить его на нашу обыденную речь, на тот язык, на котором мы говорим, на котором сочиняются книги нашей так называемой литературы. Переводить на этот язык славянскую речь Евангелия - значит портить ее; а перекладывать ее перефразировкою - значит обезображивать ее с опасностью опошлить чистое и принизить возвышенное.

Признано однако нужным иметь русский перевод Евангелия, и сделан первый опыт, который, по трудности этого дела, конечно, не мог быть совершенным. Необходимо продолжать эти опыты, доколе мы не получим перевод на языке достойном славянского подлинника, на языке, который не тревожил бы уха знакомого с гармонией церковного чтения.

Значительного успеха можно было ожидать, - и не напрасно ожидали, - от перевода Жуковского. Он был знаток русской речи - не одного только книжного склада, понимал умом и сердцем красоту славянского языка и обладал умением чуять и находить гармонию слова. Все эти качества отразились на переводе Жуковского.

Теперь почитаю нелишним предложить новый опыт перевода святого Евангелия. Считаю полезным указать при сем некоторые соображения, коими я руководствовался.

Думаю, что не следует менять, без особой нужды, оборот и построение славянской фразы, а следует, где возможно, к нему применяться. Очень много означает гармония фразы, какую мы слышим в церкви: она зависит от созвучия в сопоставлении слов и в особенности в заключительном звуке; меняя конструкцию, мы нередко нарушаем эту гармонию, а для соблюдения ее в каком бы то ни было писании, следует сочинять фразу не мыслию только, но и слухом.

Напрасно во многих случаях избегать в русском переводе славянских слов и речений, когда они в известном тоне употребительны и в русской речи и всем понятны. Для чего, например, там, где с полным достоинством употребляется в славянском: да, ставить русское потому что из разговорной речи (наприм. Иоан. I, 8. IX, 3. X, 17)? а где возможно, приличнее нежели потому что употреблять поелику. Для чего устранять всем знакомое и понятное того ради? Для чего пестрить взятую с славянского евангельскую речь негармоничным и неуклюжим: который? Есть возможность вместо этого - с изменением оборота ставить он, кто, или прибегать к употребительному что. Иоан. IX, 8, 24. А в гл. XVII, 6 весьма неудобно слышать слово которых, и кажется приличнее оставить тут ихже, а в I, 47 совершенно достойно оставить в немже. Иоан. V, 45. VI, 51. Для чего заменят всюду сей разговорным этот? Для чего грядущее всюду заменять будущим (едва ли по смыслу и соответственным термином), или грядущего - идущим? Тут приходится различать, которое слово по предмету речи приличнее. Иоан. I, 36, 47. Для чего там, где можно прибегнуть к простому выражению, ставить книжное, искусственное, не простое, а абстрактное слово: имеет, имеют? В XIII, 25 Иоан. слово перси кажется приличнее оставить. Заменяя слово другим, ходячим в разговоре, мы рискуем изменит или ослабить смысл употребляемого в священном тексте термина, - так, например, ставя узнал вместо уразумел, делать вместо творить, примут вместо обрящут, знал вместо ведал, совершенно вместо исполнено, берет вместо вземлет, увидишь вместо узришь, разрушит вместо разорит, объяви вместо исповеда, странно вместо жестоко, друзья вместо други, служители вместо слуги, объявил вместо поведал. И во множестве случаев нет никакой нужды в этой замене, от которой речь нисколько не становится понятнее, а только вульгаризируется. Доброе вино гораздо выразительнее да и проще, нежели хорошее; соблюл гораздо точнее, нежели сберег во II, 10 Иоан. Вервие нет надобности заменять из ходячей речи веревкой.

Слово знамение приличнее оставить вместо чудо; но в иных местах чудо приличнее, по обстановке речи. Слово знаменовал едва ли удобно заменять словом: положил печать Иоан. VI, 27; или XII, 33. Слово подобает незачем заменят там, где оно достойнее. Иоан. IX, 4. Не для чего студенец заменят колодезем и корабль - лодкой; даже приличнее вместо лодки ладья. Слово не обинуясь, употребительное у нас и в обычной речи, заменять не для чего. Иоан. X, 24. Искони столь же понятно, как и изначала. Заменять очи глазами не везде соответственно. Слово жена едва ли удобно заменять словом женщина. Влача ладью - во всяком случае достойнее слова таща. Слово глаголы во многих случаях приличнее оставить, равно как и вопрошает приличнее, нежели спрашивает. Во фразе: доколи души наши вземлеши? вместо вземлеши употребляю тревожишь, не заменяя деланою фразой: держишь в недоумении. Иоан. X, 24. Воспомянет о Духе Святом приличнее сказать, нежели напомнит. Еще Иоан. XIV, 26. Возведя очи горе - едва ли нужно заменять словами: возведя к небу. Иоан. XI, 41. В некоторых местах, думается, слова сый и паки могут быть оставлены. Иоан. I, 18. II, 13.

В некоторых местах казалось удобнее оставить без замены славянские обороты, для всех понятные, когда все привыкли слышать их, и они выразительны, например: за слово (Иоан. XV, 3); лучше не заменять это фразою: чрез слово. О сем, тоже приличнее во многих местах оставить.

При соображении о том, где следует оставить слово славянского текста и где заменить его ходячим словом, необходимо, думаю, различать, о чем идет речь, и чьи это слова: Иисуса Христа, Евангелиста или лиц из народа.

Думаю, что иные слова греческие, - знакомые, а иногда и любезные слышащим Евангелие, - лучше оставит, изъяснив их, если угодно, переводом в подстрочном примечании. Таковы, например: архитриклин, алектор, лентион (не переводя его чрез полотенце).

К. П. Победоносцев, 1907 г.