Перевод архимандрита Макария (Глухарева) среди русских переводов Ветхого Завета первой половины XIX ст.

В задачу данного сообщения входит определение места, роли и характерных особенностей перевода архимандрита Макария (Глухарева) в той работе по переводу Свящ. Писания на русский язык, к которой в России приступили во втором десятилетии XIX столетия, и верхней пограничной датой которой нужно признать 1847 год, год смерти архим. Макария. Работа, охватывающая целую эпоху, начало которой отмечено романтическим ореолом надежд и ожиданий, вскоре сменившимся драматизмом реакции и консерватизма. Этому времени принадлежат три перевода Ветхого Завета (не будем касаться некоторых частных переводов отдельных книг, как, безусловно, не повлиявших на общую ситуацию с переводом этого периода): перевод под эгидой Российского Библейского Общества (РБО), официальный проект, к которому был причастен значительный круг лиц, включая высших государственных сановников и церковных иерархов; перевод протоиерея Герасима Павского, осуществлявшийся в рамках его учебного академического курса древнееврейского языка; и перевод архим. Макария, вызванный к жизни конкретными потребностями христианской миссии, как их представлял архим. Макарий, первый алтайский миссионер. Триумвират разных по объему и мотивам своего появления переводов, демонстрирующих при этом, что принципиально, глубокое внутреннее родство и единство. Собственно, эта схожесть при очевидном своеобразии истории их создания и образует тот общий фон, на котором каждый из переводов обретает свои оригинальные очертания и должное место.

Многие стороны переводческой работы архим. Макария становятся понятными только в связи с неординарностью личности самого переводчика. Поэтому в начале разговора о переводе архим. Макария вполне уместно остановиться на некоторых чертах его характера. В своей деятельности архим. Макарий предстает как пастырь, миссионер, монах, автор церковно-богословских и духовно-поэтических текстов, переводчик Свящ. Писания. При этом, за какого рода труд или служение он бы ни брался, его подход можно охарактеризовать как предельно независимый. Уверенно можно утверждать, что в становлении архим. Макария как пастыря и церковного деятеля значительную роль сыграли настроения в обществе во втором десятилетии столетия и, в частности, атмосфера С.-Петербургской Духовной Академии, где он учился в 1814-1817 гг. Всесторонняя оценка этого времени - дело специального исследования, но, безусловно, его определенная свобода сформировала в будущем пастыре широкий и открытый кругозор, которому о. Макарий и оставался верным до конца своей жизни. Примером проявления этой стороны его личности может служить его взгляд на христианское единство и церковную исключительность - вопрос, по сей день остающийся одновременно и самым острым и деликатным в христианском мире. Он мог, не скрываясь, молиться с представителями иных христианских конфессий, строил планы о храме в Москве с тремя пределами - для православных, католиков и лютеран. Позиция, в основании которой лежало видение глубинного единства христианства, не без романтического ореола, опередившая прагматический экуменизм ХХ века более, чем на столетие. Отметим, что здесь он следует за своим непосредственным академическим руководителем и духовным наставником, знаменитым Московским святителем митрополитом Филаретом (Дроздовым), в годы ученичества о. Макария написавшего: "никакую Церковь, верующую яко Иисус есть Христос, не дерзну я назвать ложной". Принципиальным видится выбор им иноческого звания, что отвечало его внутреннему духовному настрою и некоторым мистическим устремлениям. Действительно, весь его жизненный путь предстает как поиск духовного. Здесь горение его души. Поиск, который для него был отнюдь не проторенной, мощеной дорогой, но "узким", в евангельском смысле, путем (рассказывают, в Сарове святой старец Серафим предсказал ему тяжелый жизненный крест). О своих внутренних исканиях он постоянно беседовал со святителем Филаретом еще во время обучения в Академии, об этом писал ему впоследствии в Москву, об этом советовался с теми многими духовниками-старцами, которых он неизменно искал и с которыми сводила его жизнь. Здесь он целиком в атмосфере духовной жизни Церкви, вне которой он себя просто не мыслил. В рамках его духовного поиска нужно рассматривать и его обращение к делу православной миссии. Архим. Макарий стоит у истоков миссионерского движения в Сибири, являясь организатором и первым начальником Алтайской миссии. Лучшей характеристикой миссионерского периода деятельности архим. Макария будут слова таких авторитетных ученых, как востоковед Н.И. Ильминский и выдающийся русский богослов и церковный историк о. Г. Флоровский. Н.И. Ильминский писал: "По силе и благодати Божией, явились нерукотворно, т. е. без человеческой миссионерско-научной и искусственной подготовки и выправки, два миссионерских огня в Сибири: Иннокентий и Макарий Глухарев... В том и в другом, в Иннокентии и Макарии, обитала таинственная и благодатная сила и действенность, и они прочно насадили христианскую веру среди полудиких племен Алтая и отдаленнейших окраин Сибири". Прот. Г. Флоровский впоследствии отзовется о деятельности Алтайской миссии при архим. Макарии как об "одном из самых героических и святых эпизодов в нашей истории", а о ее первом начальнике как об "одном из самых замечательных людей той эпохи". Собственно, отмеченных черт достаточно, чтобы, не ставя под сомнение его церковности, говорить об о. Макарии как христианине, несущем свой крест за Христом. Но свое христианское призвание он осознавал предельно широко и свободно, без ограничений и шор. Обе указанные стороны его личности были принципиально важны для дела перевода, в котором вскоре после начала этой работы он определенно обрел важнейший труд своей жизни.

Побудительные причины обращения архим. Макария к работе по переводу Библии на русский язык усматриваются вполне определенно. Это - практические задачи православной миссии, которые он, как начальник Алтайской миссии, знал непосредственно. В этом они иные, нежели у РБО, иные, чем у прот. Г. Павского. Архим. Макарий обращается к русскому языку как языку христианской миссии среди "инородцев". Приходит он к этому уже после осуществленных в Миссии первых переводов на одно из алтайских наречий. Так, за время пребывания архим. Макария начальником Миссии на телеутское наречие были сделаны следующие переводы: Четвероевангелие, почти полностью; несколько апостольских посланий и кн. Деяний; многие псалмы и выборочные места из Ветхого Завета; краткая Священная история; краткий катехизис м. Филарета; огласительные поучения и сборник молитв. Тем не менее на каком-то этапе своей миссионерской деятельности он отдает предпочтение русскому языку. На рубеже 30-40-х годов он составляет вероучительные пособия, причем, не только для крещеных алтайцев, но и для проживающих русских: "Начальное учение человеком, хотящим учиться книг Божественного Писания", "Алфавит Библии". Свящ. Писание в них цитировалось на русском языке. Их можно рассматривать как программные начинания Миссии, поскольку таким образом ставился вопрос о приобщении новокрещеных к культуре русского православия, и выбор русского языка становился принципиальным. Этот выбор определялся концепцией миссии. Вот что писал о. Макарий по этому вопросу к м. Филарету: "Одно из важнейших дел, составляющих службу миссии есть обучение новокрещенных инородцев грамоте не только природных наречий их, но и славянской и русской, потому что они призваны участвовать в общественном богослужении нашей Церкви, совершаемом на славянском языке, и потому что, вошедши в общение с народом русским в единой вере, для лучшего познания сей спасительной веры они должны искать общения с ним в самом языке русском и изучать сей живой язык, на котором, по милости Божией, имеет Церковь наша уже Новый Завет и некоторые из священных книг Ветхого". При этом миссию Русской Церкви архим. Макарий видит достаточно широкой, не ограничивая ее только "инородцами"-язычниками. В 1839 г. он посылает в Св. Синод проект с выразительным названием: "Мысли о способах успешного распространения христианской веры между евреями, магометанами и язычниками в Российской державе". Самому о. Макарию уже приходилось заниматься проповедью христианства по всем этим направлениям. Кроме того, Миссия окормляла и православных русских, живших в районе ее действия; в этой среде миссионеры столкнулись с крайне низким уровнем религиозной грамотности. Так вырисовываются масштабы православной миссии архим. Макария, в которой одной из насущных задач выступает требование серьезной работы в направлении общего религиозного просвещения. В этих рамках, как настоятельно необходимый, и встает для него вопрос о переводе Свящ. Писания на русский язык. Таким образом изначально это миссионерский перевод, причем свое миссионерское служение о. Макарий мыслит не менее как миссию ко всей России.

Не может не вызывать удивления сама история перевода Свящ. Писания архим. Макарием. Остается только преклониться перед мужеством этого человека, нашедшего в себе силы почти в одиночку бросить вызов официальной негативной позиции по этому вопросу, последовательно и до конца отстаивать свои убеждения. Действительно, только такой человек как о. Макарий мог приступить к переводу в 30-е - 40-е годы, когда даже мысль о подобном начинании была труднопредставима. К замыслу перевода он приходит в 30-х годах, именно, высказываясь о его необходимости в письме к м. Филарету от 1834 г. 1834 год! Всего восемь лет прошло с тех пор, как на кирпичном заводе Александро-Невской лавры был сожжен готовый тираж Восьмикнижия на русском языке, закрыто РБО. Настроение как церковных, так и светских властей не предполагало даже самой возможности постановки вопроса о продолжении перевода. Даже столь ревностный сторонник русского перевода как м. Филарет, более чем кто-либо сделавший для него, когда осуществлялся перевод РБО, определенно предпочитал тогда не поднимать этот вопрос. Очевидно, архим. Макарий своим письмом ставил митрополита в крайне затруднительное положение. И долгое молчание святителя можно рассматривать как более чем красноречивый ответ на предложение о. Макария. Лишь через три года, когда архим. Макарий в 1837 г. непосредственно приступил к переводу и публично заявил о нем письмом в Комиссию Духовных Училищ, последовал ответ святителя: "Беседу с вами начать надобно, кажется, с мыслей ваших о полном переводе Библии на русское наречие. Вы употребили немало труда на изложение сих мыслей, но посев ваш пришел не на готовую землю и не во время сеяния. Сомнения о полезности перевода, доселе сделанного, и прекословия о достоинстве его или не прекратились, или возникли вновь, так что продолжение сего дела более угрожало бы умножением сомнения и прекословий, нежели обнадеживало бы умножением плода духовного...". Вежливая и осторожная попытка дать понять отцу архимандриту всю несвоевременность его начинания. Она также как нельзя более наглядно демонстрирует сложившуюся ситуацию с переводом.

С безнадежной настойчивостью обращался архим. Макарий с вопросом о необходимости русского перевода в официальные церковные и государственные инстанции: в 1834 г. указанным письмом к м. Филарету; в 1836 г. письмом к тогдашнему обер-прокурору Святейшего Синода С.Д. Нечаеву; в 1837 г. посланием в Комиссию Духовных Училищ, куда отсылает и первый свой переводческий опыт - кн. Иова; в 1838 г. - опять в Комиссию, с переводом кн. Исайи; в 1839 пишет несколько посланий на Высочайшее имя Государя Николая Павловича; и, наконец, в том же, 1839 г. - обращение непосредственно в Св. Синод, направляя сюда новый, пересмотренный перевод книг Иова и Исайи. Уже саму эту настойчивость архим. Макария в попытках дать делу перевода официальный ход в то время нужно признать из ряда вон выходящей. Но более того, в своей настойчивости он постоянно нарушал и столь значимые в то время для общества, как светского, так и церковного, правила приличия. Так, известный церковный писатель и общественный деятель А.М. Муравьев, педантичное благочестие которого явно было задето, так отзывается о встрече с о. Макарием: "...внезапностью и своими вольными приемами архим. Макарий действительно озадачил нас, кроме разве митрополита Московского, которому подобные приемы, очевидно, были уже известны... И чего тут не было наговорено - и все страшно обличающим и угрожающим карами небесными языком и тоном, не взирая на присутствие двух первосвятителей [вторым был митр. Киевский Филарет (Амфитеатров), принципиальный и последовательный противник русского перевода], хотя и в домашней беседе...". В своем обращении в Св. Синод он доходит до прямых угроз кары Божией России за оставление дела перевода, уподобляясь в выборе лексики ветхозаветному пророку, возвещающему суд Господень. Напрямую пишет на Высочайшее имя...

От него отмахнулись, пожурив для острастки - наверное так можно отнестись к двум кратковременным епитимиям, которые ему были определены Св. Синодом в доме его епархиального архиерея, бывшего его ученика, во время исполнения которых он продолжал переводить. При этом разительный контраст представляет отношение к двум "закононепослушным" переводчикам этого очевидно неблагоприятного для дела перевода времени: прот. Г. Павскому и архим. Макарию. Архим. Макарий буквально кричал о переводе. От него отворачивались, не слыша. Он стучал в спины, продолжая убеждать. В отношении прот. Г. Павского, чья работа по переводу Свящ. Писания велась в рамках учебного процесса и не претендовала выйти за границы учебного заведения (литографированные варианты переводов, которые и дали основание для расследования, делались студентами исключительно по собственной инициативе), был проведен целый показательный процесс, на котором заслуженному протоиерею, доктору богословия, профессору Санкт-Петербургской Духовной Академии и Санкт-Петербургского Университета, законоучителю наследника престола пришлось давать обстоятельные и унизительные объяснения.

Неудача в официальных инстанциях и внутренние трудности никак не сказалась на решимости архим. Макария продолжать переводческий труд. Уже с самого начала работы своим авторитетом священника и личным энтузиазмом он привлекает к переводу многих лиц из своего обширного окружения. Близкие и просто знакомые люди, сочувствующие о. Макарию, переписывают варианты переводов. Своей сотруднице по Миссии Софье де-Вальмон он пишет: "Достопочтенная сестра о Господе, благодарю за труды, и посылаю исправленный перевод кн. Иова; старайтесь писать как можно правильнее и степенным почерком; видите как Непряхина пишет; впрочем, Вы не все буквы у нее перенимайте...". Упомянутая в этом письме его духовная дочь Е.Ф. Непряхина на пятом десятке лет принимается за изучение французского, немецкого и английского языков, чтобы помощь в переводе была более действенной. К делу перевода он даже привлек находящихся в ссылке в Тобольске декабристов: М.А. Фон-Визина, П.С. Бобрищева-Пушкина, Н.П. Свистунова - их знанием европейских языков о. Макарий воспользовался для перевода современных библейских комментариев. Это в 30-40-х годах! Были у архим. Макария помощники в этом деле и среди духовенства: свящ. Н. Лавров, прот. Е. Остромысленский... По сути, под его началом работал целый штат сотрудников. Когда в 1842 г. о. Макарий оставил Миссию, получив назначение на служение настоятелем Троицкого Оптина монастыря Орловской епархии близ г. Болхова, он продолжил свою переводческую работу, сохранив все уже отлаженные в этом деле связи. У него также было намерение посетить Святую землю, где и завершить работу над русским переводом, возможно, изданием. В 1847 г. Св. Синод дает архим. Макарию благословение на поездку в Святую землю, и только преждевременная кончина в возрасте 54 лет накануне отъезда оборвала планы архим. Макария.

История милостиво отнеслась к памяти архим. Макария. Не кануло в неизвестность его переводческое наследие. Перевод издали. Произошло это после того, как в 1856 г., при следующем императоре, Александре II, был официально возобновлен труд перевода Библии на русский язык. Новый превод предварялся публикациями переводов первой половины века. "Увидели свет" и перевод прот. Г. Павского, и перевод архим. Макария, изданные в академической богословской периодике, как в свое время и предлагал о. Макарий. Перевод Ветхого Завета архим. Макария печатали в "Православном обозрении" за 1860-1867 гг. Как многие достойные имена из раскола времен возвращается к нам сегодня и имя о. Макария - на Юбилейном Архиерейском Соборе в августе 2000 г. архимандрит Макарий (Глухарев) прославлен как общечтимый святой. Российское Библейское Общество в том же 2000 г. переиздало его перевод Пятикнижия. Достойный христианского пастыря путь и достойное признание.

О характере переводческой работы архим. Макария очень выразительно рассказывает Д.Д. Филимонов, его помощник и биограф, уже на второй(!) день знакомства с о. Макарием приглашенный им участвовать в переводе: "После обычного приветствия, усадив меня подле себя за стол, заваленный рукописями и книгами, о. Макарий подал английский перевод Библии и попросил передать по-русски, как можно ближе к английскому тексту, первую главу из книги Иова. Хотя это было несколько ex abrupto, но я счел долгом беспрекословно исполнить его желание. По окончании 1-ой главы он дал мне французский и затем немецкий тексты, прося продолжать читать и передавать для сличения ту же главу по-русски. Сам о. Макарий между тем все время следил по исписанной по-русски тетради, проверяя с еврейским текстом, справляясь по временам с различными комментариями и высказывая при том нередко замечания: какой по его мнению перевод оказывался ближе к еврейскому". В этом кратком описании представлена и основная методика работы о. Макария, и почти все источники перевода: еврейский текст, как базисный, современные европейские переводы и комментарии к ним как ориентиры в работе.

Принципиальным в деле перевода представляется выбор еврейского, масоретского текста. Обоснование этого выбора было представлено архим. Макарием во всех его официальных посланиях - и к свят. Филарету, и в Комиссию Духовных Училищ, и к Нечаеву, и к Государю Императору, и в Св. Синод. Отметим, что в этом он полностью солидарен со своими коллегами по переводу - Библейским Обществом и прот. Г. Павским. Позиция эта достаточно прозрачна. Прежде всего, еврейский язык для Ветхого Завета - это язык "оригинала": "Молим даровать нам полную российскую Библию на российском наречии, верно переведенную с оригинальных языков еврейского и эллинского". За этими словами стоит очень многое. Они выражают ожидания и чаяния еще начала столетия, связанные с переводом, а именно стремление получить ясный и понятный текст Библейского Откровения, "Библию, которая сама себя изъясняет". Ожидание обретения тайны Откровения, не только "сокрытой от веков и родов", но и затемненной непонятным языком и непрямым переводом Славянской Библии. "Перевод всей Библии Ветхого Завета с еврейского языка на российский будет уже и сам по себе исполнением заповеди Спасителя, и трудом, который будет увенчан Его благословением; а между тем сей труд будет награжден святыми корыстями разумения, которые обогатят и украсят Российскую церковь паче всех сокровищ мира и паче всякого великолепия вещественного, - многими прозрениями в таинства Божии, принадлежащие и открывающиеся душам, которые со страхом Божиим и верою приступают к размышлению о путях Божиих, прозрениями, которые сретаются с неизглаголанными воззрениями Премудрости Божией, веселящими душу верною ей, неверную же обличающими и к верности воззывающими". "...Иная мера нашему времени, просвещаемому паки Еврейской Библией Ветхого Завета и Эллинской Нового". "Многие места в пророческих книгах Ветхого Завета усердные христиане знали бы наизусть, если бы сии книги были столь доступны для общего разумения на российском наречии, как они вразумительны на других новейших языках в переводе с еврейского". Сегодня, спустя более чем полтора столетия, такой взгляд, безусловно, представляется несколько упрощенным. Отметим, что впоследствии Синодальный перевод, избрав еврейский текст как базисный, гораздо более осторожно, можно даже сказать, деликатно отнесся к предшествующей традиции отечественного библейского перевода, не дерзая категорически отказаться от греческого текста Семидесяти.

И конечно же, перевод с еврейского для архим. Макария имел миссионерское значение именно в том широком понимании им задач христианской миссии, о которых шла речь выше: "Вот богодухновенная Библия Ветхого Завета на российском наречии в переводе с еврейского, читайте ее бедным евреям; и когда они с удовольствием будут видеть, что Библия наша совершенно сообразна с их Библией, тогда вы [миссионеры] открывайте им, каким образом Иегова ведет их рукою Моисея и пророков к Иисусу...". Опять ожидание обретения ясного и, наконец-то, единого текста Откровения - вопрос, и сегодня по-прежнему остающийся актуальным, но трудноразрешимым для библеистики и христианского богословия.

Теперь о "вспомогательных" источниках перевода архим. Макария. Естественно, как и любой другой переводчик, о. Макарий обращался к тому, что было сделано в библейском переводе до него. Это обычная составная часть переводческой работы, и было бы странным, если бы он этого не делал. Среди его источников необходимо указать переводы и комментарии на современные европейские языки, также сделанные ранее русские переводы: перевод "Восьмикнижия" под эгидой РБО и перевод прот. Г.Павского.

Широкое использование о. Макарием в своей работе современных европейских переводов наглядно представлено в вышеприведенном отрывке из воспоминаний Д.Д. Филимонова. Он ими активно пользуется, тем более, что с этими переводами в России оказалась тесно связанной домашняя практика чтения Свящ. Писания. Так, известно, что образованная часть общества, причем не только аристократия, но даже и семинаристы предпочитали чтению Библии на славянском языке современные европейские переводы. Из "различных комментариев", которыми пользовался о. Макарий, в его письмах определенно названы два: Остервальда (1663-1747), швейцарского пастора и богослова, редактора французского перевода Библии, и Розенмюллера (1768-1835), немецкого востоковеда, автора пространного библейского комментария. Безусловно, сам архим. Макарий не делал акцента на каком-либо переводе или комментарии. Так, в отношении комментария Розенмюллера он может высказаться следующим образом: "при переводе книги Исайи пророка, пользуясь ученостию Розенмюллера, я не последовал его жалкой неверности". Об одном из французских переводов: "Посылаю Французскую Библию. Я удивляюсь, как Г. Женуд мог издать такой перевод в то время, когда немецкие и английские богословы представляли ему столь богатые пособия". Видимо, не стоит усматривать и тем более преувеличивать здесь возможную зависимость.

Более важно сказать об отношении перевода архим. Макария к названным русским переводам: переводу РБО и переводу прот. Г. Павского, поскольку именно эти три перевода создают ситуацию с переводом первой половины XIX столетия. Наше сравнение будет основываться на издании перевода архим. Макария в "Православном обозрении" 1860-1867г. На связь и преемственность своего перевода с переводом прот. Г. Павского вполне определенно указывает сам о. Макарий: "Я за учителем моим по Еврейской Библии следовал как ученик, а не как невольник, и не все мнения его принял за самые верные, но в некоторых местах удержался на других основаниях; и, хотя, при священном тексте сих книг находятся у меня прежние объяснительные примечания, которые также пересмотрены и исправлены, однако поправок в тексте было так много, что перевод, сделанный мною, стал уже не моим. Усердно желаю, чтобы он соделался нашим". В состав литографированного перевода прот. Г. Павского, которым располагал и о. Макарий, входили следующие библейские книги: Иова, Притчей Соломоновых, Екклесиаста, Песни Песней, Исайи, Иеремии, Иезекииля, Даниила, 12 малых пророков. Вышеприведенное высказывание о. Макария хронологически относится к самому началу его работы по переводу Свящ. Писания (1840 г.) и непосредственно касается книг Иова и Исайи. Тем не менее, мы вправе будем отнести его ко всему своду данного литографированного перевода. Сверка этих переводов, показавшая их очевидную близость, была осуществлена И. А. Чистовичем, поэтому нет смысла проводить новое сравнение; остается только присоединиться к сделанным И. А. Чистовичем выводам.

Видимое сходство обнаруживает перевод архим. Макария и с переводом Восьмикнижия, сделанным РБО в 20-е годы. Уничтоженный в большем своем объеме, его тираж не имел публичного распространения. Тем не менее, в узком кругу он определенно был известен. Со значительной степенью уверенности можно предположить, что экземпляром данного издания располагал и архим. Макарий, о чем косвенно может свидетельствовать упоминание данного издания в его послании Св. Синоду. Во всяком случае сличение переводов показывает их явную близость. Можно отметить незначительные стилистические отличия в подборе отдельных слов. К примеру, Быт 2, 2: "совершил" у Макария и "окончил" в переводе РБО и т. п. Они, как правило, не затрагивают строя предложения и не влияют на содержание текста. Перевод архим. Макария более последователен в своей ориентации на еврейский текст; это, в частности, проявляется в передаче собственных имен. Перевод РБО в этом старается не отходить от традиции Славянской Библии. Например, "Беэр-Шава" (Быт 21, 31, 32 и др.) у Макария, когда перевод РБО сохраняет традиционное "Вирсавия"; "Реуэл" и "Циппора" (Исх 2, 18, 21 и др.) в противоположность "Рагуил" и "Сепфора"; "Елишева, сестра Нахашонова" (Исх 6, 23), а не "Елисавета, сестра Наассонова". Подобный список легко можно продолжить. Хотя в отношении наиболее известных имен, произношение которых в МТ существенно иное, таких как "Исаак" ("Ицхак" - МТ), "Моисей" ("Моше"), архим. Макарий остается на позиции традиционного прочтения.

Несколько неопределенно выглядит практика двух переводов в отношении личного, священного божественного имени. У архим. Макария в книгах Бытие и Исход везде читается "Иегова", что отвечает представлениям о правилах прочтения священного имени в это время. В переводе Библейского Общества употребление формы "Иегова" сочетается с традиционным именем-заменой "Господь", и подобный порядок сохраняется для всего Восьмикнижия. Поскольку такое смешение никак не отвечает исходным библейским текстам (МТ, LXX), выбор переводчиков РБО в данном случае представляется полностью произвольным. В книгах: Левит, Числа, Второзаконие, Иисуса Навина, Руфь, далее, выходя за границы Восьмикнижия, всех четырех Царств, первой-второй Паралипоменон - у Макария везде стоит "Господь". В остальных книгах, где он находит поддержку в переводе прот. Г. Павского (исключая книги Ездры и Неемии, не входящие в литографированный перевод Павского), употребляется форма "Иегова", и соответствие переводу Павского в этом отношении полное. Скорее всего такая непоследовательность вызвана незавершенностью перевода архим. Макария. Действительно, даже из его переписки становится очевидным, что перевод существовал во многих вариантах и постоянно редактировался. К сожалению, издатели XIX в. никак не охарактеризовали публикуемый ими текст в отношении к тем рукописным вариантам, которые у них имелись, поэтому в настоящий момент проследить тенденции перевода в связи с окончательным выбором автора по данному вопросу вряд ли представляется возможным.

Таким образом, можно констатировать глубокую внутреннюю связь и близость русских переводов первой половины XIX столетия: РБО, прот. Г.Павского, архим. Макария. Можно ли на этом основании утверждать, как это делает И. А. Чистович, что перевод архимандрита Макария "не имеет значение труда самостоятельного"? Скорее эта близость дает основание оценить труд о. Макария в более широком аспекте замысла и характера работы. То, что архим. Макарий выступает как самостоятельный переводчик, очевидно. Другое дело, стремился ли он придать своей работе отличительные и индивидуальные черты. Здесь наш ответ, основанный на сопоставлении переводов, будет отрицательным. По сути, архим. Макария, как переводчика, можно отнести к той традиции библейского перевода, где само имя переводчиков практически не фигурирует, поскольку речь идет о переводе Священного текста Божественного Откровения. Такая "анонимность" перевода широко представлена в русской библейской традиции, начиная от отечественных изданий Славянской Библии, где лишь специальные разыскания позволяют узнать имена справщиков и переводчиков. В этом отношении и ближайший к Макарию перевод РБО до сих пор оставляет открытую для исследования область, а завершающий XIX в. Синодальный перевод авторизуется только именем церковного авторитета. Мы знаем, как архим. Макарий встал на стезю перевода Свящ. Писания. В определенном отношении он идет путем "непослушания" церковному начальству, видя в деле перевода свой долг христианина и пастыря. Собственно, данная дилемма и поставляет его имя как переводчика, организатора и главного исполнителя этого проекта. Тем не менее, его задача не в индивидуальности перевода. Главная его цель безусловно в ином - дать народам Российской Империи (и русскому - в первую очередь) понятный текст Божественного Откровения. Его миссия - нести Слово Божие народам России. И, определенно, перед ним она предстает как завершение переводческой работы РБО и прот. Г. Павского. В таком случае само имя переводчика должно отойти на задний план и значимым должен быть прежде всего конечный результат, а именно перевод в полном объеме и его издание. Совершенно очевидно, что такое издание в России тогда было невозможно. И планировавшаяся поездка о. Макария в Палестину представляется как завершение всей работы по переводу, включая публикацию. О том, что именно таковы были планы архим. Макария, делает предположение Д.Д. Филимонов. Кроме того, мы должны помнить, что "авторизованный" перевод архим. Макария появляется как посмертное издание и в связи с публикациями, предваряющими новый, уже официальный проект перевода. Здесь уместно отметить, что предложение предварительной публикации осуществляемых переводов с целью их обсуждения архим. Макарий высказывал еще в 1834 г. в послании м. Филарету.

Говоря о значении перевода архим. Макария, необходимо прежде всего отметить, что это практически полный перевод Ветхого Завета: все канонические книги (исключая Псалтирь, единственную ветхозаветную книгу, изданную в переводе РБО 1822 г., и потому, естественно, не вошедшую в план его работы - как не занимался он и переводом Нового Завета, уже сделанным и изданным), также первая и вторая Маккавейские книги. В этом отношении он объемлет и перевод РБО, и перевод Павского, и шире их обоих вместе взятых. Таким образом перевод Макария предстает логическим завершением переводческой работы его предшественников. Он довел до конца дело переводчиков РБО и прот. Г. Павского, так что можно констатировать, что в России в первой половине XIX столетия был осуществлен полный перевод Библии на русский язык. Его значение, как и других русских переводов Библии этого периода, заключается также в том, что все вместе они подготовили почву для Синодального перевода. И хотя на новом этапе переводческой работы были избраны несколько иные принципы перевода - используя для перевода Ветхого Завета масоретский текст как базисный, Синодальный перевод в значительной степени ориентирован и на текст LXX - последний перевод во многом опирается на результаты своих предшественников. Здесь, хотя и с оговорками, можно говорить о преемственности. Некоторые решения, принятые в переводах РБО и Макария, кажутся предпочтительными сравнительно с Синодальным переводом. Приведем одно характерное разночтение. Так, переводы РБО и Макария (здесь они буквально совпадают), согласно еврейскому тексту, дают следующую передачу Быт 11, 4: "сделаем себе имя, чтобы нам не рассеяться по лицу всей земли", тогда как версия Синодального, который в данном случае следует переводу LXX и Славянскому тексту, выглядит следующим образом: "прежде нежели рассеемся по лицу всей земли". Здесь переводы дают разное толкование, и смысл библейского текста, кажется, лучше передается первым вариантом. Можно полагать поэтому, что переводы первой половины ХIХ века отнюдь не исчерпали своего актуального значения. Они могут использоваться и при осуществлении нового русского перевода, необходимость появления которого диктуется как изменением языка, так и развитием библеистики.

И последнее, о чем необходимо сказать. Совсем недавно, в конце 1996 г. секта т. н. "Свидетелей Иеговы" осуществили издание "Священного Писания", где Ветхий Завет представлен в "Опыте переложения на русский язык Еврейских Писаний русского архимандрита Макария (из Православного Обозрения за 1860-67 гг.) и Псалтири русского протоиерея Г.П. Павского (изд. 1822 г.)". В пресс-релизе "Исторический перевод Библии, доступный теперь русскому народу" к данному изданию в качестве побудительного мотива публикации приводятся слова М. Морозова, представителя "Управленческого Центра Свидетелей Иеговы в России": "Мы рады сохранить важную часть русского наследия и надеемся сделать Священное Писание доступным как можно большему числу россиян". Не будем и на этот раз обманываться в отношении благих намерений "Свидетелей". Их интерес к переводу архим. Макария, определенно, иной. Истинный мотив издателей вполне явственно звучит в аннотации к опубликованному ими тексту и, очевидно, непосредственно связан с особенностью их доктрины: "В сравнении с уже существующими на русском языке переводами Библии эти труды особенно знаменательны тем, что в них более 3600 раз встречается имя Бога - Иегова".

Сама публикация "Свидетелей" представлена как воспроизведение издания "Православного обозрения". Это не совсем так. Перевод книг: Левит, Чисел, Второзакония, Иисуса Навина, Руфь дан по изданию Восьмикнижия РБО. Мотив отхода издателей от перевода архим. Макария в данном случае представляется вполне прозрачным - это как раз те книги, в которых у о. Макария форма "Иегова" не встречается, так как переводчик пользовался именем-заменой "Господь". В книгах: Бытие, Исход, Судей, где в переводе везде стоит "Иегова", издатели следуют "Православному обозрению" с тем отступлением, что личные библейские имена ими даются в традиционной славянской транскрипции в отличии от еврейской, принятой о. Макарием. По всей видимости, издатели не нашли смысла в том, чтобы менять привычные формы там, где это впрямую не связано с особенностями их основной доктрины. Так что при ближайшем рассмотрении издание "Свидетелей" оказывается во многом произвольным толкованием работы о. Макария.

Б. А. Тихомиров (Санкт-Петербург)